В лесном краю текла в безлюдных болотистых берегах река Гжать. Речные русла в старину были главными до­рогами, по которым передвигались люди. Парусники и челны па веслах, груженные зерном и пенькой, мехами и медом, умело переходили из одного протока в другой, покидая лесную глухомань, пока не выбирались на про­стор великих рек Волги или Днепра.

Гжатская пристань с годами разрасталась, обстраива­лась, получила титул города со своим гербом. Нынче ста­родавний Гжатск носит имя Гагарина в честь первого космонавта Земли, который здесь родился.

Города, как и люди, меняют свое обличье. На наших глазах тихий городок из деревянного, одноэтажного, с пустырями и огородами, становится нарядным и совре­менным.

Всем дорог этот скромный уголок русской земли, где на тихой воде обмелевшей Гжати покачиваются кувшин­ки, а в вечернем воздухе носятся стрижи. Кажется, стри­жи и в самом деле стригут небо крыльями, как ножница­ми. Ждешь, что вот-вот посыплются голубые и розовые лоскутья закатного неба на новые высокие дома, на мо­лодые сады, на просторную площадь с монументом пер­вооткрывателя космоса.

Таков Гжатск — живой памятник Юрию Гагарину!

ПЕРВАЯ ВЕСНА

Юрий родился в Гжатске, но семья его была не город­ская, а деревенская. Такая же, как тысячи других в России.

Отец, Алексей Иванович, приехал за женой и ново­рожденным сыном на колхозной лошади, запряженной в сани. Выехали рано утром. Вот мелькнул последний дом на окраине Гжатска, последний городской палисадник. Вокруг лежала тихая снежная равнина.

Еще реяли в воздухе снежинки, но река невидимо, сантиметр за сантиметром, уже подмывала прибрежный крупитчатый снег. По наезженной колее сани свернули в деревню Клушино.

Весна — особое время в короткой жизни Гагарина. 9 марта 1934 года он родился, а двадцати семи лет от роду 12 апреля 1961 года стал первым человеком, кото­рый поднялся в космос.

РОД ГАГАРИНЫХ

Дед Иван Гагара, прозванный так для краткости (ма­ленький Юра уже не застал его в живых), был в Клушине человеком пришлым. Странствующий плотник, он перебрался в смоленские края с берегов Волги. В Клушине у него родились шестеро сыновей. Младший из них, Алексей, стал впоследствии отцом Первого космонавта.

Крестьянский род матери, Анны Тимофеевны Матвее­вой, был коренной гжатский. Дед Тимофей еще подрост­ком уехал на заработки в Петербург, тогдашнюю столицу России. Он стал рабочим-металлистом на Путиловском заводе. Семья Матвеевых вернулась на родину, в Гжатск, только перед самой Октябрьской революцией. Кроме Анны, которую в семье звали Нюрой, были еще дочери — стар­шая Мария и младшая Ольга и двое сыновей.

СЕСТРА ЗОЯ

Вернувшись с новорожденным Юрием в Клушино, Анна Тимофеевна развернула сына, положила в скрипучую люльку, которую за несколько дней перед этим принесли с чердака, и подозвала дочку.

— Нравится тебе новый братик? Семилетняя Зоя серьезно посмотрела на малыша.

— Очень нравится. У него пальчики, как горошинки. Ма-а-лень-кие...

Первая ночь под родительским кровом в жарко натоп­ленной избе прошла для Юры под пенье сверчка.

Едва сквозь льдистое окошко пробился розовыми змей­ками утренний свет, Зоя проворно вскочила с постели и, с трудом дотянувшись до люльки, отвела у братика со лба темную прядочку волос...

Гусиный гогот, мычание голодной коровы, запальчи­вый петушиный крик — вся разноголосая деревенская музыка уже врывалась с подворья в избу. Начинался но­вый день, и матери пора было приниматься за привыч­ную работу.

Сначала Юру нянчила бабка. Но когда она чуть не упустила с колен трехмесячного младенца, Зоя решитель­но сказала:

— Я сама буду смотреть за Юрушкой. Баба Таня ста­ренькая, она его разобьет.

Любимая сестра Юрия Гагарина заслужила его при­знательность: он вырос на ее руках. Так же, как и самый младший в семье, — Бориска.

У Гагариных было четверо детей: Валентин, Зоя, Юрий и Борис.

ДЕРЕВЕНСКОЕ ЛЕТО

Изба Гагариных стояла предпоследней на окраине села, неподалеку от ветряной мельницы. Край здесь равнин­ный. Как яблочко по тарелочке, катится взгляд по лугам и полям, задерживаясь лишь на стогах ржаной соломы да на ракитовых кустах.

Рощи, холмы, длинная проселочная дорога — это и есть та земля, на которой когда-то строились крепости, гремели сражения. Недаром земляные насыпи именуются до сих пор «жилищами богатырей русских». И все-таки из всех следов истории на клушинской земле самым значительным останется, наверное, след мальчугана, который учился здесь ходить. Ведь ему суждено было первому увидеть нашу Зем­лю не плоской, а голубым шаром! Но до этого пока далеко.

Душою гагаринской семьи была мать. Это она принес­ла с собой в дом терпение и трудолюбие — то, чем впо­следствии отличались все ее дети.

Когда матери не бывало дома, отец один управлялся с детьми и хозяйством. Сам месил и пек хлебы. Руки у него были плотницкие, привычные к топору, а не к до­машней мелкой работе, вот он и выстругал себе особую лопаточку, которой вымешивал тесто. Любой труд ему был не в тягость.

Едва дети начинали лепетать, передвигаться по избе, держась ручонками за деревянный диванчик, со стара­тельностью выструганный и сколоченный Алексеем Ива­новичем, отец разговаривал с ними, чему-нибудь учил. Вечерами старшие — Валентин и Зоя — просили расска­зать сказку, и отец расцвечивал собственной фантазией незамысловатую историю про медведя — липовую ногу...

Под гагаринской крышей царили лад и покой. Юра засыпал счастливым.

ЗИМНИЕ РАДОСТИ

В три года Юра чисто выговаривал все буквы, даже трудную для малышей букву «р». Не картавил, не шепе­лявил. Да и с виду стал запоминать буквы очень рано, так что к пяти годам уже разбирал их хорошо.

Матери нравилось, что он бойко заучивает стихи и не стесняется декламировать их перед чужими.

— Ах, миленький, — приговаривала она, — да какой же ты умный, какой молодец. И рубашечка у тебя голу­бая, и пуговки беленькие... Папа купил на праздник? Добрый у нас папа, хороший...

В этой голубой рубашечке Юра впервые пошел вместе со старшими на школьный утренник. Задолго до рассвета, ког­да заспанное декабрьское утро еще не успело разлепить рес­ницы и сморгнуть с них пушистый иней, он уже соскочил с печи, разбудил Валентина и Зою: «Как бы не опоздать!»

Новогодняя елка была для него новостью. В подши­тых валеночках он взобрался на стул и прочел стихи. Ему дружно хлопали.

Зимы в Клушине длились долго, сутками мели мете­ли. Дом скрипел. Казалось, еще немного — и чердак бу­дет смыт снежной струей. Береза за окном звенела на ветру ледяными серьгами.

— Ну и занесло! — говорила мать, стряхивая и обме­тая веником валенки. — Еле колодец нашла.

Но едва вьюга унималась и пухлые сугробы вновь бле­стели на солнце, как Юра вставал на самодельные лыжи и устремлялся в ближайший лес. Как там было тихо! А вот, вильнув огненно-рыжим хвостом, тропку перебе­жала лиса. То-то радости!

Самой любимой забавой было прыгать на лыжах с края обледенелого оврага, как с маленького трамплина. Юра Гагарин на короткий миг отрывался от земли и словно повисал в воздухе... Это было счастьем!

ВСТРЕЧА С ЛЕТЧИКАМИ

Кончалось жаркое лето 1941 года.

Рябины стояли красные, как кровь. Кровь уже лилась неподалеку: фашистские войска перешли нашу границу, и по смоленской дороге катилась волна беженцев. Иног­да, по нескольку семей сразу, они ночевали у Гагариных.

Юра был еще мал. Слово «война», которое всполоши­ло взрослых, казалось ему непонятным. Его заботы вер­телись вокруг школы. Он часто доставал и рассматривал припасенные тетрадь в косую линеечку и чернильницу-невыливайку, с которыми собирался идти в первый класс.

Но старшим не до учения. По ночам Клушино просы­палось от гула моторов и далеких всполохов: немецкие бомбардировщики летели на Москву.

Однажды днем, прямо над крышами Клушина, про­шли два советских самолета. Один из них был подбит. Летчик едва успел посадить машину на болотистый луг, как она разломилась надвое.

Мальчишки в считанные минуты оказались на лугу. Они жадно вдыхали незнакомый запах бензина, присталь­но следили за каждым движением летчика. Прихрамы­вая, летчик обошел обломки самолета. Нет, ничего ис­править уже невозможно!

Вдруг небо наполнилось гулом: второй самолет возвра­щался на выручку товарищу. Летчик радостно сорвал с головы шлем и замахал им.

Мальчишки слышали, как летчики говорили между собой, что фашистам дорого обошелся этот исковеркан­ный самолет! Оба были деловиты и собранны. Юрий ощу­тил в них особую сноровку. Они не были похожи ни на кого из тех, кого он видел до сих пор.

Клушинские ребята принесли пустые ведра и помога­ли перелить бензин из подбитой машины. Летчики бла­гополучно поднялись в воздух. Тень их самолета провор­но побежала по лугу.

Юра долго стоял, задрав голову. Ах, если бы взлететь вместе с ними! Подняться высоко-высоко...

ВОЕННЫЕ ГОДЫ

Фашисты ворвались в Клушино ранним утром на трес­кучих мотоциклах.

Крайнюю гагаринскую избу гитлеровцы заняли сразу. Хо­зяева очутились под холодным дождем, который сеял и сеял с какой-то безнадежной унылостью. Ночевали на огороде. Подстелили солому, детей укутали дерюжными мешками.

— Землянку придется рыть, — простуженно кашляя, сказал отец. — Иначе пропадем: зима близко.

Землянка стала приютом надолго.

Учительница Ксения Герасимовна пыталась продол­жать занятия. Юра Гагарин вместе с другими ребятами подбирал в пустых блиндажах немецкие бумажные меш­ки. Их резали на части, складывали стопой и сшивали в тетради. Ребята хотели учиться наперекор войне.

Две зимы «под немцем» тяжело легли на семью Гагари­ных. Отец и мать переносили несчастье стойко: они не угод­ничали перед врагом, не подлаживались к нему. Детей по-прежнему учили отличать зло от добра и следовать только добру! Добром в годы войны было одно: верность Родине.

НАШИ ПРИШЛИ

Клушино было долго прифронтовой полосой. Последние дни сражение шло всего в восьми километрах. День и ночь грохотала близкая канонада, небо стало красным от пожаров.

В 1943 году 9 марта, как раз в тот день, когда Юре Гагарину исполнилось девять лет, советские войска осво­бодили деревню Клушино.

Фашисты уходили накануне, морозной ночью. В свете луны отец Юрия примечал, как минеры в белых маски­ровочных халатах шмыгают между сугробами, ставят мины. Снежная дорога становилась смертельно опасной для наступающей Советской армии.

Алексей Иванович до рассвета вышел навстречу на­шим разведчикам и показал, где дорога заминирована.

Еще дымились горящие избы, а уже стар и млад кину­лись навстречу своим. По глубокому мартовскому снегу наши бойцы вкатили в Клушино на санях. Следом шли танки. Среди мальчишек, полубосых, в обтрепанной одеж­де, был и Юра Гагарин. Он с восторгом бегал вокруг тан­ков. А женщины плакали и обнимали солдат...

Гагарины перебрались обратно в избу. Она была пус­та. Надо было начинать жить сызнова.

Учительница Ксения Герасимовна собрала четыре клас­са в двух тесных комнатках.

После уроков дети помогали матерям. Юра пас телят.

Лошадей в деревне почти не осталось: женщины тащи­ли плуги на себе, учили ходить в упряжке тощих коров.

Малолетки собирали ранний щавель, обсасывали ко­решки. И повсюду натыкались на смертоносные следы войны: в перелесках, на вязких лугах обнаруживали ре­бята снаряды и патроны.

Анна Тимофеевна жила в постоянном беспокойстве за своих младшеньких. И действительно: стукнули позеленев­ший патрон камнем, и он пыхнул в Юру и Бориску. Пере­пуганные, прибежали домой и молчком забрались на печь. Юра мужественно терпел боль, Бориска тихонько хныкал.

Мать поднялась на приступку, заглянула, напрягая зре­ние, в темноту лежанки и отпрянула в ужасе. Оба ее сына от пороха стали черными. Она испугалась: целы ли гла­за? Не изуродовали ли они себя на всю жизнь? Но поро­ховая копоть отмылась. Лица долго еще саднило от мел­ких царапин.

Скоро семья Гагариных перебралась в город.

ДЕРЕВЯННЫЙ САМОЛЕТИК

На улице Гжатска мать Гагарина столкнулась с учитель­ницей: они были из одной деревни, знали друг друга давно.

— Ты ли это, Нюра?

— Я, Елена Федоровна. Хочу привести к тебе двух своих младших. Прими их в школу, да держи построже, чтобы не забаловались.

— Приводи, — приветливо сказала учительница. Так начались Юрины школьные годы.

Как-то Елена Федоровна зашла к Гагариным во двор. Дом их еще не был достроен. Отец стучал топором на стропилах. Юра тоже что-то мастерил.

— Что ты делаешь? — спросила учительница.

— Это будет самолет, — оживленно отозвался Юра. — Большой и быстрый. Я его завтра в школу принесу.

С этим игрушечным самолетиком потом произошла вот какая история.

Во время перемены самоделка выпала из окна на тре­тьем этаже и угодила в голову отцу одного из учеников. Он как раз проходил по школьному двору.

Елена Федоровна поднялась в класс. Она уже догада­лась, чей это самолетик, но начала издалека.

— Ушибли человека, — сказала строго. — Могли его серьезно поранить. Зачем такое озорство? Самолеты надо не из окон бросать, а испытывать в поле, на ровном мес­те. Просто ума не приложу, кто это сделал?

Все смотрели прямо на нее. Лишь одна пара глаз упор­но глядела в сторону. Наконец Юра собрался с духом.

— Это мой самолет, — прошептал он. — Простите. После уроков он спросил учительницу:

— Вы мне его отдадите? Елена Федоровна сказала:

— Знаешь, Юра, пусть лучше останется у нас в учи­тельской. Хорошая модель, ее надо беречь.

Юра вздохнул. Ему было жаль своего самолетика! Он ведь еще не мог знать тогда, сколько самолетов будет в его жизни.

РАЗЛУКА С ДОМОМ

Гагарины жили в разоренном Гжатске скудно. Отец часто прихварывал и не мог работать. Подсобного хозяй­ства, которое выручало в деревне, здесь не было. Отец видел выход только один: поскорее дать в руки подраста­ющему Юрию какую-нибудь профессию, ремесло.

На последние деньги Юре купили пиджачок. Мать, ро­няя слезы, отгладила рубашку. С утренним поездом сын уезжал в Москву. Поступать в ремесленное училище.

Начиналась совсем другая жизнь. Юрия зачислили в группу литейщиков. Ремесленники день сидели за партой, а день работали на заводе. Юрий в письмах домой ни на что не жаловался. Анна Тимофеевна не очень ему вери­ла, но радовалась, что сын растет не размазней, что ха­рактер у него выносливый, гагаринский.

Ремесленник еще не рабочий, но уже не школяр. В ран­нем сумраке зимних дней на рабочем комбинезоне Юрия весело вспыхивал отблеск оранжевого пламени литейной печи...

Через некоторое время Анна Тимофеевна приехала про­ведать сына. В училище похвалили способности и приле­жание Юры.

— Вот окончит в вечерней школе седьмой класс, и мы его направим учиться дальше, в техникум. Ведь он один из наших лучших учеников!

Окончив училище, Юрий уехал в Саратов.

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

Саратов стоит на берегу Волги. Вместе с товарищами Юрий часто переплывал реку на лодке. Навстречу лодке шла тугая волна.

Именно в Саратове Гагарин сделал первый шаг в сто­рону космоса: его зачислили курсантом в аэроклуб.

Он продолжал учиться в техникуме.

Учился хорошо — потому что он все делал хорошо, но выбрал уже другой путь.

После напряженного дня учебы, прикорнув лишь ча­сика на два, он с полуночи караулил на пустой улице автобус, чтобы вовремя попасть на учебный аэродром. Полеты начинались на рассвете.

Впервые оторвавшись от земли, Гагарин ощутил вос­торг. О, эти первые сотни метров полета, почти такие же удивительные, как впоследствии его рывок в космос!

Все окупилось с лихвой: долгие зимние вечера в аэроклу­бе, когда он твердил про себя правила вождения самолета, чертил схему крыла, назубок выучивал строение мотора.

Десятки раз переживал он в мечтах миг взлета: ручку потянуть на себя, и нос самолета приподнимается, отры­ваясь от взлетной полосы...

С земли внимательно следил инструктор. Еще одним летчиком стало больше!

К СОЛНЦУ

Людей всегда манило неизвестное.

Первобытные охотники отважно углублялись в дрему­чие леса, где на каждом шагу могла ждать гибель от ди­ких зверей.

К неведомым материкам на утлых плотах, связанных из тростника, пускались через бурный океан первые мореходы.

В Древней Греции сложили легенду об отважном юно­ше Икаре, который на самодельных искусственных кры­льях поднялся в небо, чтобы узнать: далеко ли до Солн­ца? Тепло солнечных лучей растопило воск, которым были склеены его крылья, и он погиб.

Но не погибла мечта о том, чтобы подняться к Солнцу.

В 1957 году 4 октября космическая ракета, преодолев земное притяжение, вывела на орбиту первый искусствен­ный спутник Земли. Коллектив советских ученых и ин­женеров во главе с главным конструктором ракет и кос­мических аппаратов Сергеем Павловичем Королевым от­правит потом в полет и другие искусственные спутники, и пилотируемые корабли, и межпланетные автоматические станции. Но это будет потом. А пока — впервые в мире поднялся над Землей ее искусственный спутник. Освое­ние людьми космического пространства началось...

С тех пор мечты Юрия приняли совсем иное направле­ние. Русский Икар был готов к подвигу.

В ОТРЯДЕ КОСМОНАВТОВ

Гагарин был уже военным летчиком, лейтенантом, и два года прослужил на Севере, за полярным кругом, ког­да его в числе других летчиков отобрали для особой рабо­ты. Какой именно — не говорили.

С некоторой печалью покидал он удивительный край, где полгода стоит ночь. Вокруг темно, будто смотришь в закопченное стекло. Только снег вспыхивает в свете про­жекторов. Зато летом по горизонту бродит незакатное солнце, и тундра цветет...

К главному событию своей жизни человек иногда под­ходит столь неприметно, что никто из окружающих — а часто и он сам — не догадывается об этом.

В Москве Гагарина поместили сперва в военный гос­питаль. Началась долгая и дотошная проверка здоровья.

Двоюродные сестры Надя и Лида, навещая его, рас­спрашивали: «Зачем все это?»

Юрий уклончиво отвечал, что их готовят к испыта­нию новой техники.

Лида, большая насмешница, сказала:

— Собачки в космос уже слетали. Теперь, может быть, тебя запустят?

Предположение было столь невероятным, что сестры дружно расхохотались.

Между тем Юрий благополучно прошел всех врачей, и для него начались новые испытания. Он кружился на осо­бом кресле, голый по пояс, опутанный проводами с рези­новыми присосками — так проверялось чувство равнове­сия. Затем Гагарина поместили в барокамеру — тесную кабину, похожую на лифт с круглым окошечком из тол­стого стекла, в которое то и дело заглядывает лицо врача. Воздух в кабине разреженный, как на самой высокой гор­ной вершине, куда альпинисты карабкаются в кислород­ных масках. В барокамере маски не полагалось. Дышать становится все труднее, уши закладывает... Можно, ко­нечно, нажать на красную кнопку — испытание прекра­тится. Но тогда надо проститься и с мечтой о космосе!

Отбор был строгим: кандидаты в космонавты «отпада­ли» один за другим. Гагарин держался стойко. Его кру­тили на центрифуге, трясли на вибростенде. Из сорока­градусного мороза бросали в шестидесяти градусную жару. Проверяли выдержку и хладнокровие в долгом одиноче­стве сурдокамеры. Словом, испытывали умение работать в любых условиях.

Наконец он был зачислен в отряд космонавтов.

Молоденькие лейтенанты в кожаных тужурках вышли из самолета на свежем травянистом поле близ Саратова. Знакомые для Гагарина места!

Началась парашютная практика.

Высота всегда волнует. Будущие космонавты, хотя и были летчиками, тоже испытывали «предстартовую ли­хорадку». Зато едва парашют раскрывался и начинал плавно качаться над землей, настроение у всех резко менялось. Парашютисты весело окликали друг друга в воздухе, даже заводили песни.

Но до старта на космодроме было все-таки еще не близ­ко, хотя главный конструктор Королев уже показывал им готовую ракету.

Посреди ангара на гигантских подпорках — стапелях — она выглядела устрашающе громадной. На космодроме ее заправят топливом, и ракета устремится в космическое пространство — теперь уже с человеком на борту!

КТО ПОЛЕТИТ ПЕРВЫМ?

В маленьком отряде космонавтов все проходили оди­наковую подготовку. Кто полетит первым, было еще неизвестно, но в глубине души каждый надеялся, что имен­но он.

Однажды Королев сказал:

— Я думаю, что лететь первому будет страшно. У нас нет полной уверенности, что все пройдет благополучно. Дело это добровольное, еще не поздно отказаться.

Космонавты переглянулись и подтвердили, что готовы лететь.

— Ну, — сказал Королев с облегчением, — тогда с завтрашнего дня будете проходить дополнительные ме­дицинские обследования.

И действительно, какое-то время они безропотно гло­тали таблетки, подставляли руку под шприц, вдыхали и выдыхали по команде — в общем, вели себя терпеливо и послушно.

В один из таких дней, ничем решительно не отличав­шийся от прежних, их снова позвали к Королеву.

Космонавты встали в ряд. Главный конструктор был озабочен.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он у первого. — Готовы к полету?

Тот ответил:

— Самочувствие отличное. Лететь готов.

По лицу Королева скользнуло легкое облачко. Брови чуть сдвинулись.

— Вы уверены, что вполне здоровы? — отрывисто спро­сил он у второго.

— Так точно. Чувствую себя хорошо. Готов выполнить любое задание.

Ответ еще более не понравился Королеву. Космонавты были в полном недоумении. Чем он недоволен?

Когда очередь дошла до Гагарина, главный конструк­тор уже не скрывал усмешки.

— У вас, разумеется, тоже все в полном порядке? — спросил он. — И вы тоже готовы лететь?

Гагарин замешкался. В нем происходила короткая внутренняя борьба. Он смотрел прямо в глаза Королеву.

— К сожалению, — с усилием сказал он, — у меня сейчас очень болит голова. Но я готов выполнить любое задание, — поспешно добавил он.

Королев с облегчением рассмеялся.

— У вас у всех болят головы! — воскликнул он. — Просто раскалываются на части! Вам дали такие порош­ки. Я знаю, что вы все герои, но мне нужно сейчас не ваше геройство. Я хочу знать, от кого могу получить са­мые точные сведения.

О том, что Гагарин полетит первым, узнали гораздо позже. На космодроме Байконур об этом объявил гене­рал Каманин.

«В конце дня я решил не томить космонавтов и объя­вить им решение комиссии, — записал Каманин в своем дневнике 9 апреля 1961 года. — Я пригласил к себе Юрия Гагарина и Германа Титова и сказал как можно более ровным голосом: "Комиссия решила: летит Гагарин. За­пасным готовить Титова". Не скрою, Гагарин сразу рас­цвел своей улыбкой. По лицу Титова пробежала тень до­сады, но это только на какое-то короткое мгновение. Гер­ман крепко пожал руку Юрию, а тот не преминул подбодрить товарища: "Скоро, Герман, и твой старт!"»

ПУСК

Космодром Байконур расположен в голой безлюдной степи. Но сам он кипит жизнью.

Задолго до того как сюда прилетели первые космонав­ты, рабочие и инженеры уже возвели стартовую площад­ку, собрали и подготовили к полету ракету-носитель, по­строили командный пункт, откуда руководители полета будут следить по приборам за каждой секундой полета — от момента пуска до посадки — космического корабля.

Накануне полета Гагарин неожиданно сказал Каманину:

— Знаете, Николай Петрович, я, наверно, несерьез­ный человек.

— Почему? — удивился Каманин.

Все эти дни он внимательно наблюдал за Юрием. «Спо­койствие, уверенность и знания», — вот что он записал о Гагарине в своем дневнике.

— Почему же несерьезный? — спросил он теперь.

Гагарин улыбнулся. У него было такое милое, лукавое выражение лица, сразу располагавшее к нему людей.

— Завтра полет. Такой полет! А я совсем не волнуюсь. Ну просто ни капельки. Разве так можно?

Перед стартом Юрий Гагарин и его дублер Герман Ти­тов крепко спали. А главный конструктор провел бессон­ную ночь и утром выглядел измученным, бледным.

— Сергей Павлович, — тихо сказал ему Гагарин, об­лаченный в громоздкий костюм космонавта — Вы не бес­покойтесь, все будет хорошо...

Уже стоя у подножия ракеты, Гагарин поднял обе руки: До скорой встречи!

Началась подготовка к старту, и голос Гагарина слы­шали уже только по радио.

А когда раздалась последняя команда «Пуск!» и раке­та пошла вверх, Гагарин лихо сказал свое знаменитое «Поехали!», подбадривая не столько себя, сколько тех, кто остается на Земле. «Ведь им будет труднее», — ду­мал Юрий.

Ракета приподнялась на огненном «хвосте» — это мгно­вение показалось всем томительно долгим! — а затем плавно пошла вверх. Потом она стала похожа на черно-пламенный круг, который таял на глазах...

ВИЖУ ЗЕМЛЮ!

Гагарин всем телом ощущал содрогание корпуса ко­рабля, слышал нарастающий гул и свист. Потом его при­давило огромной тяжестью. Показалось, что это продол­жается очень долго, но голос Королева с Земли объявил, что прошло немногим больше одной минуты.

Одна за другой начали отделяться ступени ракеты. Их топливо выгорело, они сделали свое дело: вынесли ко­рабль на орбиту.

Но вот тяжесть схлынула. В ту же секунду Гагарина словно подняло с кресла: если бы не ремни, он взлетел бы. Так вот что это такое — невесомость.

Он смотрел в иллюминатор. Как все переменилось! Неба не стало. Кругом простиралась черная темнота космоса. Лишь выпуклый бок Земли был обведен тоненьким обод­ком атмосферы, темным металлом поблескивали океаны, хорошо различались земные материки. Такой Землю до Гагарина не видел еще никто.

— Красота-то какая! — воскликнул Юрий. Его услы­шали на космодроме. — Наблюдаю звезду в правый ил­люминатор. Ушла звездочка...

Мир необычайно расширился. Гагарин чувствовал себя его первооткрывателем. Его глазами смотрело на Вселен­ную все человечество.

Как хороша ты, звездная дорога!

Летит Гагарин. Он устал чуть-чуть.

И перед ним торжественно и строго

Блестит кремнистый лермонтовский путь.

Так напишет потом поэт Михаил Светлов.

...Ракета огибала бледно-синий шар Земли. Как ни трудно было оторвать взгляд от иллюминатора, Юрий открыл бортовой журнал и начал записи.

Он мчался со скоростью, близкой к двадцати восьми тысячам километров в час, в восемь раз быстрее, чем ле­тит пуля. Минуты утекали одна за другой. Полет при­ближался к концу. И тут Юрия покинули напряжение и деловитость. На минуту он стал тем, кем и надлежало ему быть сейчас — самым счастливым человеком на све­те! Он громко запел...

Корабль сошел с орбиты, и плотные слои атмосферы встретили его упруго, как морские волны. Вокруг Гага­рина бушевала стена огня: горела обшивка, специальная тепловая защита корабля. Он невольно взглянул на тер­мометр: нет, в кабине по-прежнему двадцать градусов тепла. Все идет нормально.

Тело снова обретало тяжесть. «Интересно, — мимо­летно подумал Гагарин, — перегрузки будут больше, чем при взлете?»

Он уже видел перед собой синий разлив Волги, весен­ние холмы под Саратовом...

Обгоревший шар на парашюте опустился посреди вспаханного поля.

Юрий Гагарин был снова на Земле.

Прошло несколько месяцев после полета, все стра­ны мира ждали космонавта в гости, а Гагарин сидел в одном из классов Военно-воздушной инженерной ака­демии. Вся его послеполетная жизнь была связана с учебой.

И хотя он часто отрывался, иногда на целые месяцы, пока ездил по дальним и ближним странам, возвраща­ясь, спешил продолжить занятия. Гагарин без углублен­ной работы над чертежами, Гагарин, не склоненный над книгой, — просто не Гагарин!

...Шли годы. Колесо освоения космоса катилось даль­ше. Гагарин в этом не участвовал: он погиб молодым во время аварии самолета при тренировочном полете.

Другие отважные люди, представители разных стран и народов, обживают орбитальные станции, достигают Луны, лелеют мечты об освоении планет Солнечной системы.